В полупустой квартире было необычайно тихо. Григорий открыл дверь своим ключом и вошёл внутрь, он никого не предупреждал, что вернётся так скоро. Резкий порыв потянул входную дверь внутрь и хлопнул ею. Глухо, нудно. Только форточка удивилась возвращению хозяина, произнеся «Ка-а-ак», и тут же вернулась на привычное место.
Гриша сделал несколько шагов по коридору. В восемь вечера все должны были быть дома, но вещей на привычных местах в комнате не было. Голые стены, были сняты картины, фотографии; окна без занавесок и привычных горшков с цветами; закрытый простыней диван; стол, перевёрнутый в углу. Только старые ботинки сына стояли у порога, даже коврика у двери не было на привычном месте. Ботинки мальчику давно стали малы, но жена всё никак их не решалась отдать, они ей напоминали о чём-то. Эти кожаные ботинки Гриша привёз из командировки. Сын потом не выпускал их из рук и носил всю весну, потом осень, пока не стали малы.
Гриша для уверенности даже позвал жену:
— Маша.
Тишина.
У соседа снизу включился телевизор и какой-то тенор красиво запел. В полупустой квартире голос разлетался и усиливался.
Гриша кинул букет цветов и плюшевого зайца на табуретку у пустой вешалки и прошёл на кухню. Стол пустой, пустой подоконник и микроволновки нет на привычном месте. Под ботинками что-то захрустело. Гриша включил свет.
Сначала показалось, что шелуха от семечек, но нет, тараканы. В раковине тоже несколько. Живых видно не было, только неподвижные продолговатые семечки с усами.
— Ирина Сергеевна, а вы не знаете, Маша с Сашкой уже дома? Вот время выдалось позвонить, а она на звонок не отвечает, — Григорий набрал телефон матери жены.
—Дома, ты матери не звонил? Где им быть, минут десять как назад разговаривала, — ответила мать жены и с лёгким волнением спросила, — Когда там тебя выпишут? Протез уже сделали?
Григорий посмотрел вниз, на свою обувь, и ответил:
— Да. Хожу ещё плохо, привыкаю.
— Приезжай скорей, Гриша, дома и стены лечат, мы тебя ждём.
— Да, как только выпишут, позвоню.
Григорий бросил телефон на табуретку рядом и закивал головой:
— Вижу, как скучаете, как ждёте.
Григорий снял куртку и повесил её на вешалку. В зеркале прихожей на него посмотрел совершенно седой старик. Гриша даже испугался. Словно кто-то чужой стоял напротив. Нигде, там, где он был весь последний год, зеркала в полный рост не было, там и маленького не имелось, надобности в нём совсем не было.
Гриша зашёл в ванную комнату, в небольшое круглое зеркало смотреться не стал, поднёс руки к крану и умылся. Горячая вода непривычно обожгла лицо и такое обыденное ранее ощущение, сейчас всё ещё приносило дискомфорт. Он осмотрелся, заглянул в шкафчик: мыла не было, полотенца тоже. В платяном шкафу на привычном месте лежали его вещи. Они пахли домом, спокойствием и будущим.
С женой Григорий созванивался редко. Только в госпитале, когда разрешали, звонил. О том, что стал калекой, сказал не сразу. Гриша и сам не был готов к такому, но жена слишком спокойно восприняла новость и сказала:
— Живой! Мне это главное, возвращайся, я же жена тебе. И в горе и в радости помнишь?
Она тогда смеялась, а Гриша вспомнил, что лишь усмехнулся в ответ. А сейчас в коридоре, когда от жены и ребёнка в его квартире не было, стало ясно, — ушла. Гриша прошёл в комнату и сел на диван. Он закрыл глаза и тяжело вздохнул.
Нет, он не винил её, самую близкую и дорогую сердцу женщину, понимал, что у неё вся жизнь впереди, просто хотел, наверное, чтобы ему сказали об этом раньше. Телефонные разговоры не выдавали её намерений, наоборот, радовали, такие тёплые и нужные слова Маша подбирала, подбадривала и верила. Берёг себя только ради близких и вот.
Он так торопился, так хотел вернуться, обнять её и сына, протянуть букет самых любимых её цветов, а Сашке вручить зайца. Сколько таких роликов он посмотрел, пока ехал домой.
Гриша закрыл глаза и почти сразу провалился в сон. Через полчаса раздался еле уловимый свист, тихий шорох нарастал, а потом сменился скрежетом. Гриша тут же открыл глаза, готовый упасть по отработанной за год привычке, на пол.
Входная дверь открылась. Жена тут же увидела цветы и игрушку на табуретке.
— Гриша! — закричала Маша и бросилась сначала на кухню, потом в комнату, она так и держала какой-то пакет, не выпуская из рук, не разделась. Маша не дала даже ему встать, бросилась в ноги и разрыдалась.
— Что же ты не предупредил, почему не сказал, что приедешь?
Григорий снял с её головы шапку и положил рядом. Как он скучал по её волосам, по её запаху, такому родному и нужному как воздух. Он прижал её к себе и обнял.
Маша, наконец, смогла подняться и села рядом, чтобы тоже обнять мужа.
— Сюрприз хотел вам сделать, а выходит, вы мне сделали, — усмехнулся он. — Пришёл, а дома пусто, только Сашкины сапожки у двери стоят.
— Да тараканов я потравила! Мы всё убрали и к твоим родителям на несколько дней переехали. — Маша вытирала слёзы, размазывая по щекам тушь. — Я пришла отмывать всё. С соседями вместе все потравили, а то спасу нет от этих рыжих, я же тебе говорила.
— Говорила, — вспомнил Гриша. — А я, было дело, подумал, что ты от меня ушла.
— Ты чего?! — возмутилась жена, улыбаясь. — Как там у вас — своих не бросаем?
— Ага.
— Так. Нечего сидеть. Пойдём к родителям, мать с отцом тоже тебя ждут. —
Маша посмотрела на его ноги. — Я вызову такси, давай помогу, — она вновь упала перед ним на колени и принялась обувать мужа.
— Не надо, Маш, я уже сам могу, натренировался.
— Боже, как я рада, как рада, что ты вернулся. Сашка вчера сказал, что ты ему снился и медведь плюшевый. Как чувствовал.
— Зайдём медведя тогда купим, я зайца взял.
— Потом купим, потом.
— Матери букет зайдём в цветочный?
— А эти розы?
— Эти тебе?
— Мне тоже потом, спасибо дорогой, сначала к маме. Всё маме.
Маша взяла телефон, чтобы вызвать такси.
— Может, прогуляемся, тут две остановки всего, — предложил Гриша.
— Летом будем гулять, Григорий, а сейчас я тебя покатаю, — улыбнулась она.
