— Ладно, пап… Ты это… обиду на Ольгу не держи, не со зла она… Просто гopмoны разбушевались, да и если честно плохая это идея была тебя в город перевозить.
— Я всё понимаю сын, не ко двору я пришёлся, ничего страшного. Видно судьба у меня такая.
Молодой мужчина недовольно поморщился, было видно, что этот разговор был ему неприятен и он едва сдерживался, чтобы опрометью не побежать к своей машине и не умчаться к жене в их городскую квартиру.
— Не начинай, батя. Я тебя всё-таки не на улицу выгоняю, как-никак домик добротный прикупил, пенсия у тебя есть, да и я время от времени деньжат подкидывать стану, так что живи покуда силы есть.
Егор Никитич пожал плечами, и ухватив два чемодана, медленно поволок их к дому. Дом только на первый раз был крепеньким, а на самом-то деле, пол скрипел, словно старая оркестровая труппа с такими же старыми инструментами, в окна сквозило, да и крыша, как оказалось, протекала. Однако Егора Никитича трудностями было не испугать, гвозди молоток и спустя неделю, в доме ничего не скрипело и не протекало, даже во дворе успел покосившийся забор подправить и крыльцо отремонтировать.
В деревне Егору Никитичу нравилось. Он и сам был деревенским, только раньше жил в другой деревушке. Там он родился, там и вырос, там и женился, да и помирать тоже там хотел, вот только сын в беду попал. Кругом долги, весь в кредитах, вот он и дом продал, и скотину всю распродал, и трактор «Алтай» и москвич свой старенький. Вот так по сусекам наскрёб деньжат, но помог сыну выкарабкаться. Тот кредиты выплатил, взял новый кредит и открыл собственное дело, которое вскоре стало приносить весьма неплохой доход. Спустя несколько лет Николай даже забыл о том, что когда-то стоял на перепутье и думал, что ему делать: в петлю лезть или в тюрьму садиться. И уж тем более он подзабыл, что всё, что он сейчас имеет он обязан этим только своему отцу и никому более. Его жена Ольга, первое время молчавшая, вдруг начала уговаривать мужа отправить отца в дом престарелых, ну или на худой конец купить ему комнату в каком-нибудь бараке. Николай, конечно же, так поступить с отцом не мог, как-никак не до конца ещё совесть пропил, вот и купил он ему небольшой домик в ближайшей деревеньке, аргументируя это тем, что будет впоследствии этот домик как дачу использовать, а пока так уж и быть пусть отец там поживёт, покараулит земельку.
А Егор Никитич, если честно не думал, что под старость лет останется жить один одинёшенька. Он же и Олюшку, сноху свою знал буквально с пелёнок, и родителей её знал, хорошие были люди, душевные, а вот дети… Что Николай, что Ольга, будто они ни в деревне воспитывались, а всю свою жизнь провели в городе. Всё им не так всё им не эдак. И не так Егор Никитич ложку держит, и не так салфеткой утирается. Не с теми соседями он здоровается и не от тех нос воротит. А он человек простой, он нутром чувствует с кем можно дружбу заводит, а с кем нет. Это он в сыне своём ошибся, потому что не думал, что родное дитя вот так просто сможет отца под старость лет из жизни своей вычеркнуть и бросить на произвол судьбы. Кто-то скажет, да никого Николай не бросил, вон даже домик купил и деньгами помогать обещал. И тут ключевое слово обещал. С тех самых пор год прошёл, а Николай даже ни разу не позвонил отцу и не поинтересовался, как ему там живётся, и не нуждается ли он в чём-нибудь, а Егор Никитич и не жаловался. Получит пенсию, купит необходимый набор продуктов и домой, так и жил отшельником, покуда с соседкой своей не познакомился.
Клавдия Петровна была городской до мозгу костей. Сколько себя помнит, всю жизнь прожила в городе, а как схоронила мужа, так поняла, что больше ни минуты не хочет оставаться там, где нет её Мишеньки. Сын у Клавдии Петровны в министерстве работает, дочь врач высшей категории, живут в достатке, как говориться, словно сыр в масле катаются, а она – мочи моей больше нет, везите меня в деревню. Те её и отговаривали, как могли, мол, мама, побойся Бога. Люди нас не поймут и засмеют, что под старость лет захотели от родной матери избавиться, а она всё не в какую, визите и всё тут, а не отвезёте, так я сама уеду, а куда не сообщу, будете меня искать и не найдёте. Посовещались родные, поговорили и решили, что у каждого старость по-своему проходит, вот у их матери, например, ум за разум зашёл, однако разговоры тут бессильны нужно её в деревню отправить, но только не одну, а с кем-то. Сказано – сделано, купили добротный дом с садом, всё убрали, где надо подремонтировали и отправили вместе с десятилетней внучкой, чтобы та за бабушкой приглядывала, и если что им ежедневно докладывала что да как. А Клавдия Петровна спозаранку встанет, воды из колодца натащит, да и начнёт цветочки свои поливать, или ходит вдоль грядок да соловьём заливается, поёт старинные романсы, да так проникновенно, что редко кто проходит мимо, если услышит. Все норовят прильнуть к деревянному штакетнику и послушать столь проникновенное выступление.
Егор Никитич тоже частенько слушал, а когда узнал что и Клавдию Петровну тоже как и его из города привезли в деревню, смачно выругался, сплюнул и пошёл открывать глаза ничего не понимающей певунье. Клавдия Петровна его выслушала, напоила чаем со смородиновым вареньем собственного приготовления и ляпнула:
— Ты смотри, Никитич. Я баба свободная? Свободная. А чего мне чахнуть среди городских каменных стен, когда здесь такая красота? Воздух чистый, вода вкусная, живи – не хочу! Мужики крепкие, хватай любого и под венец веди! А там…тюфяки одни остались.
Егор Никитич расправил плечи, пригладил седые волосы, откашлялся и молча вышел, однако вечером пришёл снова и букетик полевых цветов приволок. Откашлялся и путаясь в словах, пригласил Клавдию Петровну на прогулку. Та улыбнулась, накинула на плечи ажурную шаль и вышла за калитку. Вот так они и подружились. Егор Никитич рассказывал ей о предательстве близких, и что сейчас верить никому нельзя, а та объясняла ему, что они сейчас в таком возрасте, что это даже хорошо, что они их оставили в покое, теперь они в кое-то веки смогут пожить для себя. Вскоре осень наступила, внучка Клавдии Петровны к родителям укатила, а они переглянулись и пошли в сельсовет расписываться. Затем свои дома продали и никому ничего не сказав, уехали.
Купили дом в родной деревушке Егора Никитича, разбили сад, заплатили деньги, чтобы им выкопали пруд и запустили туда рыбёшек. Теперь ходят вместе в лес по грибы, да по ягоды, всё лето делают запасы, словно трудолюбивые муравьишки, а зимой сидят у печи и чаёвничают, рассказывая друг другу различные истории из своей жизни.
Естественно дети Клавдии Петровны, узнав о случившемся, долго чесали в затылках, вот так мама, выскочила замуж и сбежала, словно восемнадцатилетняя, однако выбор её приняли. Только вот Николай почему-то не может понять, от чего это отец не хочет пустить его пожить к себе, ведь ему сейчас так нужна его поддержка: жена выгнала и подала на развод, а любовница тоже дала отворот поворот. И да, по своей глупости квартиру он оформил на жену и теперь единственное на что он мог рассчитывать, это на дом отца, а тот его даже на порог не пустил. У его единственного сына проблемы, а он – извини меня сынок, у меня новая жизнь началась, ты как-нибудь сам, а я, если что пенсию получу, деньжат тебе подкину.
Кажется, Николай всё понял и с тех пор отца больше не беспокоил, а у Егора Никитича и правда новая жизнь началась. Клавдия Петровна ему романсы поёт и стихи рассказывает, а он её учит деревенской стряпне, недавно вот печку ей новую отстроил – хочешь хлеб пеки, хочешь щи готовь. И жизнь заиграла яркими красками, и кажется, что действительно всё, что ни делается всё к лучшему, и что новую жизнь начинать никогда не поздно. Был бы порох в пороховницах, а остальное дело наживное.
