Валентина Петровна смотрела, как дочь собирает чемодан. Марина металась по комнате, швыряя вещи как попало:
— Я больше не могу! Не могу эту серость, эти пелёнки, эти вечные «мама, дай»! Мне двадцать четыре, а я как старуха!
В соседней комнате спали дети — Андрюша, уже большой, шести лет, и маленькая Сонечка, четырёх лет от роду. Они ещё не знали, что мама уезжает.
«Насовсем», — как сказала Марина.
— А дети как же? — только и спросила Валентина Петровна.
— А что дети? — Марина раздражённо дёрнула плечом. — С тобой останутся. Ты же лучше меня знаешь, как их воспитывать. Вот и воспитывай!
***
А началось всё с того, что Маринин муж не выдержал. Просто собрал вещи и ушел, оставив записку: «Прости, но так жить невозможно». Марина тогда закатила истерику, била посуду, кричала, что все мужики козлы. А потом затихла.
Валентина Петровна видела — что-то надломилось в дочери. Стала раздражительной, срывалась на детях. Андрюшка уже боялся к матери подходить, а маленькая Соня плакала, не понимая, почему мама такая злая.
— Мам, я на работу устроилась, — сказала однажды Марина. — В кафе, официанткой.
— А дети?
— А что дети? С тобой побудут.
Сначала Марина возвращалась поздно — работа, говорила. Потом стала пропадать на сутки. Приходила весёлая, пахнущая духами и вином. Валентина Петровна молчала, только губы поджимала. А что скажешь? Взрослая уже.
В тот вечер, когда Марина собирала чемодан, Валентина Петровна поняла — это конец. Дочь уходила не на день или два. Уходила от всего — от ответственности, от детей, от материнства.
— Ты хоть понимаешь, что делаешь? — спросила тихо.
— Понимаю! — Марина захлопнула чемодан. — Понимаю, что молодость проходит! Что я ещё пожить хочу! Что имею право на счастье!
— А они? — Валентина Петровна кивнула в сторону детской. — У них какое право?
— Ой, только не начинай! — Марина закатила глаза. — С тобой им будет лучше. Ты же сама всегда говорила, что я плохая мать.
— Я такого не говорила.
— Но думала же! — Марина уже не сдерживала голос. — Вечно твои упрёки, твои советы! Ну вот, теперь сама и воспитывай! Буду деньги присылать, не переживай.
Утром Андрюша проснулся рано. Вышел на кухню — там только бабушка.
— А мама где?
— Уехала, — ответила Валентина Петровна. — В командировку.
Так началась их новая жизнь. Валентина Петровна разрывалась между работой в школьной библиотеке и домом. Андрюша научился сам отводить Соню в садик, сам делал уроки, помогал с готовкой.
Марина звонила редко. Сначала раз в неделю, потом раз в месяц. Говорила быстро, деловито:
— Как дети? Деньги получили? Ну, всё, целую, у меня клиенты.
А дети росли. Андрей стал замкнутым, колючим. Когда мать звонила, уходил в свою комнату. А Соня, наоборот, хваталась за трубку, щебетала что-то, а потом плакала в подушку — мама опять не спросила, не приедет ли она к ним.
Время шло. Валентина Петровна старела, но держалась. А что делать? Кто, кроме неё?
Деньги Марина присылала нерегулярно. То пять тысяч, то двадцать — видимо, как заработает. Валентина Петровна складывала их в отдельную коробку: на учебники Андрею, на кружок рисования Соне, на новые ботинки обоим.
Фотографии с праздников и важных событий отправляла дочери регулярно: вот Андрей с грамотой за олимпиаду, вот Соня в костюме снежинки на утреннике. Марина в ответ слала короткие сообщения: «Молодцы! Целую!»
Валентина Петровна не роптала. Только иногда, ночами, плакала тихонько в подушку — от усталости, от бессилия, от боли за внуков. Но утром вставала как всегда — надо было собирать детей в школу и садик.
Соседки шептались за спиной:
— Вот ведь кукушка! Бросила детей на старую мать.
— А Валентина-то как постарела, совсем седая стала…
— И не стыдно ей? Мать-то еле ходит, а она там…
Однажды вечером Андрей, уже подросток, спросил прямо:
— Бабуль, а почему ты её не выгонишь? Ну, когда она звонит… Мы же для неё никто.
Валентина Петровна только рукой махнула:
— Мать она вам. Какая ни есть.
— Никакая она не мать! — в голосе мальчика звенела сталь. — Ты наша мать. А она… она просто тётка, которая деньги иногда шлёт.
А Соня всё ждала. Каждый праздник, каждый день рождения спрашивала:
— Бабуль, а мама приедет?
— Может быть, солнышко, может быть…
Но Марина не приезжала. Присылала открытки, подарки — безделушки из магазина сувениров. А однажды прислала своё фото — загорелая, счастливая, с каким-то мужчиной.
— Познакомьтесь, это Игорь, — написала на обороте. — Мы скоро поженимся.
Валентина Петровна спрятала фотографию. Незачем детям видеть, как их мать строит новую жизнь без них.
Но время брало своё. Всё чаще кружилась голова, всё труднее было подниматься по утрам. Врачи говорили — сердце. Нужно беречь себя, отдыхать больше…
Только как отдыхать, когда на тебе двое детей? Когда надо и в школу сходить, и обед приготовить, и уроки проверить? Когда знаешь, что кроме тебя — некому?
Всё случилось внезапно. Валентина Петровна просто не встала утром. Андрей нашел её в кровати — бледную, с прерывистым дыханием.
— Скорая! — кричал он в трубку. — Быстрее, у бабушки сердечный приступ!
Соня металась по квартире, плакала:
— Бабулечка, не бросай нас! Пожалуйста!
В больнице врач был серьёзен:
— Обширный инфаркт. Состояние тяжелое. Есть родственники?
— Да, — Андрей сжал зубы. — Есть мать. Я позвоню.
Марина взяла трубку не сразу. На фоне играла музыка:
— Алло? Андрюш? Что случилось?
— Бабушка в больнице. Инфаркт. Приезжай.
Пауза. Музыка стихла.
— Я… я постараюсь. Мне нужно отпроситься с работы…
— Постараешься? — голос Андрея звенел от ярости. — Твоя мать в реанимации, а ты постараешься?
Марина приехала через два дня. Вошла в палату — модная, красивая, чужая. Валентина Петровна открыла глаза:
— Доченька… приехала…
— Мам, — Марина присела на край кровати. — Как ты?
— Плохо, Мариночка. Совсем плохо.
— Поправишься! Я тут побуду, помогу с детьми…
Валентина Петровна покачала головой:
— Не знаю, сколько мне осталось. Но ты их не бросай больше. Они уже привыкли жить без тебя, но… они же твои дети.
Марина молчала. А что тут скажешь? Что она уже десять лет как не мать? Что своя жизнь важнее? Что есть Игорь, работа, планы…
В коридоре её ждали дети. Андрей — высокий, колючий, чужой. Соня — похожая на неё в юности, но с какими-то недетски грустными глазами.
— Мама, — Соня шагнула к ней. — Ты теперь с нами будешь?
Марина обняла дочь, глядя поверх её головы. Она не знала, что ответить. Не знала, сможет ли быть матерью после стольких лет свободы.
А впереди было самое страшное — то, чего она боялась больше всего: обычная, повседневная жизнь с детьми, которых она когда-то бросила.
Валентина Петровна ушла тихо, во сне. Будто устала наконец и отпустила всё — заботы, тревоги, вечную ответственность за чужих детей.
На прощании Марина держалась прямо, как струна. Принимала соболезнования, распоряжалась поминками. А внутри билась одна мысль: «Что теперь? Что делать с этими почти взрослыми детьми, которые смотрят на неё как на чужую?»
Вечером, когда все разошлись, Соня подошла к ней:
— Мама, я боюсь. Ты же не уедешь? Не бросишь нас снова?
Марина гладила дочь по голове и молчала. А через неделю позвонил Игорь:
— Котёнок, ну сколько можно? У тебя там вроде всё утряслось, возвращайся. Я скучаю.
И она сбежала. Тихо, пока дети спали. Оставила записку: «Мне нужно время. Я позвоню».
Андрей, найдя записку утром, порвал её на мелкие кусочки:
— Всё. Больше нет у нас матери. Лучше б она, вместо с бабушки.
Соня плакала, запершись в ванной. А потом перестала. Просто замкнулась, ушла в себя.
Прошёл год. Андрей поступил в университет, нашёл работу. Соня замкнулась в своём мире — школа, дом, книги. Никаких подруг, никаких развлечений.
А Марина… Марина пыталась жить как раньше. Но что-то сломалось внутри. Игорь не понимал, почему она вдруг плачет по ночам. Почему застывает у витрин с детской одеждой. Почему вздрагивает, когда слышит слово «мама».
Однажды она устроилась работать в центр помощи трудным подросткам. И там, глядя в глаза чужих брошенных детей, она наконец поняла весь ужас того, что сделала с собственными.
Письмо она писала всю ночь. Вычёркивала, переписывала, рвала листы:
«Я не могу исправить прошлое. Не могу вернуть вам детство. Но я хочу, чтобы вы знали — я всегда любила вас. Даже если не показывала этого. Даже если предала эту любовь…»
